 Мы потеряли Александра Непомнящего — такого прекрасного поэта и музыканта, поэта «своей земли», такого народного и настоящего. 20 апреля 2007 года его не стало… Он жил среди нас, жил недолго — всего 39 лет, жил непрерывно созидая, противостоя «плевре фальшивых фраз» буржуазного мира, мира злобы, рынка и похоти, где «человек человеку — волк» и у «каждого свои проблемы», с помощью песен разжигая огонь борьбы и любви в умах и сердцах «потерянной» российской молодежи 1990-х и 2000-х. Отказываясь признавать себя в господствующих образах потребностей, Александр своим существованием бросал вызов абсурду капиталистической действительности, в которой разделение понятий «ремесло» и «искусство» достигло своего апогея.
Александр Непомнящий стал одним из самых ярких явлений российского рок-андеграунда и контркультуры. Он известен многим как руководитель рок-бард-студии фестиваля «Оскольская лира». Массовому слушателю Александр стал известен вскоре после выхода его первого магнитоальбома «Новые похождения А.И. Свидригайлова» в 1994 году. Песни Непомнящего всегда были неразрывно связаны с авторской традицией русского рока и в то же время создали совершенно особое явление в русской рок-культуре. В каком-то смысле именно Александр Непомнящий связал ее хиппо-андеграундный флёр и лево-бунтарскую панк-эстетику с глубочайшей по своей интеллектуальности и смысловым ориентирам поэзией. Его поэзия работала не рок-стадионной «бомбардировкой», а снайперски точными выстрелами на концертах в акустических клубах, которые били сердца умных и ищущих слушателей насквозь. Непомнящий пел о побеге из духовного Вавилона, о возвращении на дорогу домой, о сопротивлении потребительской «конвейеризации» современного человека и, как конечный итог — о противостоянии Смерти во всех ее проявлениях. Об этом рассказывают его самые известные песни: «Побег», «Дорога домой», «Белое безмолвие», «Партизанская», «Знаю», «Земляничные поляны», «О нашем поражении», «Дороги Свободы», «Хлеб земной» и многие другие.
Непомнящий — христианин. Признаем, что религиозная тема занимает значительное место в его творчестве. Однако его понимание христианства, несмотря на декларируемую принадлежность к традиционному православию, кардинально отличалось от понимания ревякиных-кинчевых. Его христианство — огненное, радикальное, народное, общинное, христианство борьбы, христианство катакомб, христианство самосожжения. Его стихия во многом близка стихии Николая Клюева: та же почва, та же жизнь странствующего поэта, тот же поиск Китежа — града божьего на земле. Очень интересен текст песни «Ветхозаветная», открывающей альбом «Темная сторона любви» 1996 года. Выстраданной, невероятно красивой песни. Бог в ней показан злым Демиургом, коварным, враждебным людям, совсем не таким как он представлен в последнем альбоме «Хлеб Земной». За годы с Александром произошли изменения. Обидно, что в последний период творчества он отказывался исполнять «Ветхозаветную», называл ее недостойной, гнилой «бодлеровщиной», которую петь язык не поворачивается. А песня, на самом деле, замечательная. «Да любите друг друга,» — сказал нам господь, «Любите друг друга» — прикололся господь, И создал любовь, как надежный концлагерь, Чтоб мы вели себя тихо и не мешали. Любовь как мука, любовь как концлагерь….Откуда пошло такое садомазохистское представление о любви? Если задуматься, то обнаружим, что представление о любви как смеси вспышек страсти и полос страдания есть прямое следствие многовекового господства в обществе отношений эксплуатации и подавления. Именно патриархальная эксплуататорская мораль повинна в распространении такого ограниченного понимания любви, именно она создала этот садомазохистский «страдальческий» аспект любви, лишив любовь ее творческого аспекта, с помощью иррационального страха перед идолами регламентировав поведенческие и чувственные реакции людей в духе армии или концлагеря, где не достает только «проволоки колючей, вышек и собак». Трудно не согласиться с Эрихом Фроммом, описавшим в своей знаменитой работе «Иметь или быть» процесс формирования садомазохистской природы души: «Построенное на подавлении, зависимости и эксплуатации, наше общество веками формирует в личности ощущение необходимости страдания. Испытывая душевные муки и причиняя их окружающим, человек привыкает к их неминуемости. Они становятся общим местом, бессознательным побуждением поступков. В своих мыслях личность не стремится к причинению и получению страданий, но желания, иррациональные по своей природе, влекут ее к ним. В мире, где есть старшие и главные, где нужно подчиняться и выполнять чью-то чужую волю, терпеть и молчать это закономерно. Так формируется садомазохистская природа души». Патриархальная мораль приучила людей бояться собственных чувств, присмотритесь, даже прямое насилие для людей выглядит менее страшным чем собственные чувства. Бог из «Ветхозаветной» — злобный идол, цель которого постоянно вызывать людям страх перед самими собой, постоянно проецировать отношения отчуждения. Нетрудно догадаться, кто стоит за этим идолом. Отрадно, что песня Александра направлена против патриархального бога, против ветхозаветного Саваофа, против страдания людей, разоблачая ловушку созданную на протяжении многих веков господства отношений эксплуатации и подавления. Разоблачение великолепное, но продолжения — новой песни про путь «освобождения любви» так, к сожалению, и не последовало… Враг все равно уничтожит наш лес - Это значит всего лишь, что ни пяди без боя. Тайна храмов-елей отразится в воде, Свирель фавна плывет вглубь на зеленой карете. А что поэт? Лишь солдат — дело гиблое, И его счастье — безысходно простое: Быть палачом смерти в трибунале Любви, Быть прокурором игре с точки зрения смерти. ( «Китеж», альбом «Поражение» 2000 год) Жан-Поль Сартр был прав, сказав, что история любой жизни есть история поражения. В конечном счете, все мы обречены. От конечного поражения, от смерти никуда не деться. Это коренится в самом существовании человека и не может быть аннулировано им. Противоречие между жизнью и смертью, между потенциями индивида и невозможностью их реализации в силу кратковременности его существования кажется неразрешимым. Однако, именно в осознании своего безнадежного положения, в понимании изначальной абсурдности жизни и состоит выход — путь к обретению свободы, абсолютной надежды, подлинной страсти к жизни, не стесненной страхом перед будущим. «Пролетарий богов, бессильный и мятежный, Сизиф в полной мере сознает свое безнадежное положение. Именно о нем он думает, когда спускается с холма вниз. Но эта ясность безнадежности, которая должна была быть его пыткой, венчает его победу…», — писал Альбер Камю в своей знаменитой работе «Миф о Сизифе», вдохновлявшей французских антифашистов на борьбу с во много раз превосходившим их по силе врагом. Наш лес, наш мир, нас самих, скорее всего, уничтожат — все мы, в конце концов, сидим в камере смертников в ожидании исполнения приговора, но, приняв неизбежность конечного поражения как часть своего сознания, сделав ее частью своего взгляда на мир (в религиозно-экзистенциальной терминологии «Китежа» Непомнящего это есть необходимое борцам со Тьмой «знание-причастие священного Огня — Христа»), человек перестает бояться смерти как угрозы со стороны некой таинственной силы, над которой он не властен и которая сковывает его действия. Человек бросает вызов этой таинственной силе, утверждая, что нет такого жребия, который нельзя было бы преодолеть презрением. Человек перестает бояться, начинает жить по-настоящему, начинает свободно реализовывать свой проект, тем самым, определяя самого себя, ведь человек существует лишь настолько, насколько он себя осуществляет. «Свобода всегда начиналась с тебя», — такими словами Непомнящий завершает свою культовую песню «По своей земле», с ним трудно не согласиться: свобода начинается, прежде всего, с осознания собственной безысходности и необходимости действий, борьбы, сопротивления. На этих положениях экзистенциализма и строится логика героического пессимизма в разной степени присущая большинству песен Александра Непомнящего: этой логики придерживаются и при поиске Китежа-града и во время сражений «на последней баррикаде армии любви, когда Зверь поведет стальные корпуса…». Только в отличии от Сартра и Камю экзистенциализм Непомнящего не атеистический, а религиозный, проникнутый христианской апокалипсической тематикой. Эта же логика героического пессимизма действует и при определении сути поэта: «А что поэт? Лишь солдат — дело гиблое…». Поэт обязан разжигать в мире огонь и охранять его, пока он не запылает. Поэт сегодня обязан воевать, воевать пусть даже в одиночку. Его судьба сегодня — быть окруженным с головы до пят вооруженными врагами, но не сдаться в плен, а бросить из своего окопчика побольше песен-снарядов, разоблачающих и разрушающих мир эксплуатации, подавления и посредственности. Терять-то собственно и нечего, ведь «впереди тебя вечность, позади Москва», а бояться можно только одного: умереть заживо, умереть долгой мучительной жизнью дезертира. Наверное, для поэта нет ничего более страшного.
В кругу знакомых Александра часто называли «солнышком». Тема Солнца вообще была одной из основных в его поэзии и, безусловно, отражалась и в нем самом. Сутуловатый, худой, с чуть подрагивающей походкой осторожного кота, Саша Непомнящий был самым ярким олицетворением всего того, о чем он пел. Его огромные, будто вытаращенные от постоянного удивления глаза, всегда смеялись. Да и говорил Непомнящий очень часто смешливыми скороговорками. Глядя на него, вообще было трудно представить, что перед тобой стоит человек, написавший одни из самых пронзительных по своей грусти баллад в русском роке. Таким он и запомнился окружающим: в кедах и с вечной гривой спутанных волос, с гитарой, вместо чехла обвитой в старую, потертую от времени коричневую куртку. Многие его сравнивали с Башлачевым, некоторым по своей вокальной манере он напоминал Дэвида Тибета из Current 93. Но все равно, он был слишком самобытным явлением для каких-либо ярлыков. Вечный герой автостопа и дороги, Саша Непомнящий полностью сохранил в себе тот генотип вечно странствующего русского андеграунда, который как-то незаметно стал исчезать уже в 90-х годах прошедшего столетия. Изначальная искренность и интеллектуализм русского панк-рока размывались с исчезновением его первоначального стимула – вечного Побега из мира враждебной человеку Системы и пониманием того, что вокруг тебя происходит. Пресыщенные жизнью герои отечественного рок-н-ролла давно уже рефлексируют свое бытие в координатах относительно сытой и оседлой жизни. Обласканные любовью стадионов, они до того уверовали в «полученную роль», что давно утратили первоначальный импульс Побега из лабиринта житейской трясины. Никогда не опускавшийся до примитивного самолюбования собственной «значимостью», Непомнящий всегда был до предела критичен к тем сторонам родного ему андеграунда, от которых веяло духовной фальшью. В отличие от того же Летова, Непомнящий всегда был «одним из нас». Он никогда не играл больших многозальных концертов, предпочитая уют небольших акустических клубов с их теснотой и живым общением. Любой мог пообщаться с Александром вживую и, особенно – посредством записок во время выступления. «Записки Непомнящему» стали одной из самых узнаваемых традиций его концертов. Саша постоянно находился в каком-то только одному ему известном мире творческого поиска. Он мог, находясь в вагоне метро вместе с друзьями и что-то увлеченно рассказывая, внезапно остановиться, достать из кармана блокнот и записать какую-то пришедшую ему в голову мысль или рифму. Когда-то Непомнящего можно было часто видеть на флэту Михалыча в Люблино, хорошо известном в неформальных кругах. Флэт Михалыча, к слову сказать, еще в 1998-2001 годах представлял собой реликтовое, и потому культовое для русского андеграунда место, где на квартирниках можно было воочию встретить Диму «Черного Лукича» Кузьмина, «Теплую Трассу», Джексона Кокорина («Инструкция по выживанию», «Чернозем») и других героев рок-андеграунда. В те времена Непомнящий был каким-то особенно счастливым. Помнится, шатались с ним и еще с целой компанией людей по летней Москве после проливного дождя, как по-панковски умывались водой из водосточных труб, убегающих на крышу старых «хрущёвок». Тогда на флэту Михалыча останавливалось море народа с самых разных концов бывшего Союза. Многие пели свои песни, читали свои стихи. Непомнящий также нередко радовал собравшихся произвольным концертом, после чего можно было говорить с ним обо всем на свете. Но потом семейные обстоятельства хозяина флэта Михалыча изменились, флэт был продан. У других людей, где часто останавливался Саша, появлялись дети и трудные жизненные обстоятельства. Саша все реже появлялся в обществе некогда единой «тусовки». А потом он заболел.
Только сейчас, судя по разговорам и телефонным звонкам людей, лично знавших Непомнящего, до многих доходит смысл постигшей всех нас утраты. Всю ночь в «дом у реки», известный многим по песням Непомнящего, приезжали люди с самых разных весей и городов России - из Иваново, Петербурга, Дзержинска, Екатеринбурга, Барнаула, Воронежа, Липецка, Саранска, Волгограда, Чебоксар, Одессы, Москвы и многих других городов. Хоронили поэта на Троицко-Никольском кладбище г. Коврова, посреди молодого соснового бора. Среди собратьев по творчеству на похоронах Непомнящего были замечены Наталья Хабарова, Максим Крижевский, Владимир Аникин, Борис Усов («Соломенные Еноты»), Вадим Макашенец («Теплая трасса»), Максим Байдаков («Кранты») и многие другие. Когда все простились с Александром, солнечная погода мгновенно испортилась, и пошел снег с дождем. Природа тоже оплакивала поэта. Через полчаса небеса очистились, и солнце снова засияло. Правда, многим казалось, что отныне в спектре его света будет недоставать одного из самых ярких лучиков. Всю могилу Александра Непомнящего осыпали цветами. На одной из лент было написано: «Поэту и музыканту Александру Непомнящему». Так он и жил, как написано на этой ленте – просто и без эпитетов. Эпитетом можно назвать саму его жизнь, которая превратилась в жизнеутверждающий подвиг.
Сквозь каменное небо
Серые волчатки родом из вольера штатной деревяшкой клыки точили, снилась Красной Шапочкой им маленькая Вера в то, что и не знали, да к тому ж забыли. Но однажды ночью им принес на крыльях то ли падший, то ли ангел, то ли просто дождик шум кедровых веток, блестки снежной пыли, аромат добычи, теплый запах крови сквозь каменное небо чужих законов Спичка оказалась огненной и гордой так и подожгла одна огромный город и, незрим, безумный, пламенных аккордов Вагнер ураганом рвет на фраке ворот. Скучно спичке пеплом, коробок ей - поле снова станет лесом по девятой ночи, поперек всех правил, ввысь на санках боли расстреляв собою словно трассой многоточий каменное небо чужих законов Песни с чистым сердцем, песни с тонкой кожей словно черствый хлеб на столах гурманьих, станьте лучше плетью наотмашь по роже, чтобы псам не снилось Дух и грязь менять местами. Чтобы мы успели навсегда запомнить белые цветы полосы нейтральной, чтобы не вернулись, чтобы привела нить, чтоб сожгли к чертям безжалостными, голыми ступнями каменное небо чужих законов Птицами рядились, нам шептали змеи про надежду и покой под одеялом, так личинки сохли, так бабочки терпели, так святую пыль хранили новые подвалы. Но хозяин стал отцом, а отец стал братом - что, брат Авель, как тебе любо быть хорошим?! Всех козлищ, овец прости, слишком смертны их грехи, но не Родину мою весну, ту, что уничтожит каменное небо чужих законов. Знаю Рай лежит на остриях копий Чтоб увидеть, надо сметь ослепнуть Чтобы понесли как лист сухой ноги Как прикажет им невидимый ветер. И сырая трава задымится Под невесомыми углями-ступнями И пойдут греться звери и птицы, Hе пугаясь огня за следами. Ласточка подстреленная в пулю превратится И найдет охотничка даже в подземелье. Сбросит с плеч свинец и в небо возвратится, В сени к нам с весною принесет веселье Hоченька бескрайняя съежится в комочек, Ляжет помурлыкать на теплые коленки. Трибунал Сыновний расставит все точки И хозяина тюрьмы поставят к стенке Лабиринты долгие по дороге к Замку, Только не помеха это для лавины. Hе рисуйте, милые, нам черные рамки, Hас еще не создали - в руках наших глина Ой, на сон грядущий эти сказочки страшны Для братцев-пискарей, жизнью умудренных. Скучно тратить время, толковать им напрасно Про победу павших и радость обреченных Я не верю ни во что, Не верю ни во что, не верю. Я просто знаю Солнце горит во мне, Солнце горит во мне Пока горит во мне. По материалам Михаила Ларинова и Дмитрия Данилова
|
